Сто семьдесят два года назад человек по имени Виктор Мари Гюго, си-девший за столом, заваленным исписанными листами, залитым чернилами и засыпанным песком, отложил перо, с хрустом потянулся, да так и замер, ус-тавившись в потолок. Кто-то мог бы подумать, что его занимают трещины в штукатурке, но мы то знаем, что вопрос, заставивший его остаться в этой странной позе, лежал в совершенно иной области. Мэтр захотел чаю и решал чем бы вознаградить себя за труды – плюшками, малиновым вареньем или быть может даже куском макового торта. (К счастью пищевая промышлен-ность Франции тех лет еще не освоила производство шоколадных конфет «Коркунов» иначе проблема мастера была бы воистину неразрешима). А Гюго действительно было за что себя вознаградить – перед ним законченным лежал величайший роман всех времен и народов, в котором гений автора, пронзивше-го взглядом толщу веков, а именно 348 лет, 6 месяцев и 19 дней, выхватил от туда целый ряд личностей и даровал им бессмертие. Не станем сомневаться в реальности описанных героев J, ибо так невозможно описать то, чего нико-гда не существовало. Вопрос лишь в том, насколько точно писатель разглядел на столь далеком расстоянии произошедшие события, не ошибся ли он случа-ем? Давайте попытаемся приглядеться сами. Ну-ка, ну-ка… Вот! Так я и ду-мала! Кое-что явно осталось для Гюго незамеченным.
***
Был уже то поздний час, когда Париж окутывает тьма, прогоняла добрых граждан под защиту толстых дверей своих домов и выманивала на улицу тех, чьим источником дохода выступают, как правило, кошельки последних. Ковар-ная тьма, заманивая иллюзией анонимности, часто имеет обыкновение откры-вать истинные лица людей. Клод Фролло, которому вышеупомянутая тьма в паре со специально приобретенным плащом на этот раз действительно сослу-жила неплохую службу, шел за Фебом де Шатопером, только что покинувшим кабачок «Яблочко Евы», где вместе с Жеаном Фролло пропивал «поповские деньги». Фролло знал, куда идет Феб, Феб не знал, что за ним идет Фролло, но оба они, равно как и Гюго, не знали, что за ними идет еще один человек – Ква-зимодо, который, в свою очередь, не знал, куда идут первые двое. В прочем, все это совершенно не мешало им быстро продвигаться в сторону моста Сен-Мишель.
Феб шел на свидание с Эсмеральдой. Фролло шел, что бы по одному ему ведомым причинам понаблюдать за процессом свидания Феба с Эсмеральдой. Зачем шел Квазимодо – не знал и он сам. Воспоминания о прошлой попытки похищения цыганки, доброта этой девушки, утолившей его жажду у позорного столба и другие мысли, сдобренные существенной порцией совершенно обыч-ных животных инстинктов таким странным образом переплелись в его иска-женном сознании, что, увидев Клода Фролло, выходящего из Собора, Квазимо-до почувствовал болезненное желание последовать за архидьяконом и не стал ему противиться.
Не будем останавливаться на событиях, довольно точно описанных Гюго, стоит добавить лишь, что когда Фролло не менее века (чудесным образом уло-жившегося в четверть часа) сидел в каморке наверху, Квазимодо прятался на улице и ждал когда тот выйдет. Но Клод не вышел. Более того, вскоре в дом зашли Феб с Эсмеральдой. И когда и они не выходили целую вечность (на этот раз уместившуюся минут в 20), Квазимодо сильно заволновался и тоже вошел внутрь.
1.
Феб и цыганка сидели рядом. Он уже убрал с ее шеи косынку и наслаж-дался наготой ее плеч и груди. Вдруг девушка увидела позади Феба фигуру Клода Фролло со страшным искаженным лицом. Феб его видеть не мог, но и его лицо вдруг исказила смесь брезгливого отвращения, удивления и ужаса. Возникновение всегда пугавшего ее святого отца за спиной возлюбленного и столь сильная и неожиданная перемена последнего напугали и шокировали Эс-меральду. Она вскрикнула и попыталась встать, но не успела. Феб, которому девушка мешала отклониться от приближавшегося к его блицу чудовищного кулака Квазимодо, с такой силой оттолкнул ее, что она не удержалась и, пора-нившись о железные скобы старого изломанного сундука, на котором они сиде-ли, упала на пол и осталась неподвижно лежать. Феб не обратил не это ни ма-лейшего внимания. Его взгляд был прикован к Квазимодо, который, увидев, что капитан поднял руку на девушку, с рычанием кинулся на него. Де Шатопер по-пытался выхватить шпагу, но Квазимодо успел схватить его за плечо и скрутил так, что раздался недвусмысленный хруст. Все это произошло в одно мгнове-нье.
Клод Фролло, который только что сам был готов растерзать капитана, не-сколько секунд пребывал в растерянности. Но потом, очевидно приняв какое-то решение, быстро подхватил лежащую без сознания Эсмеральду на руки и вы-шел с ней, совершенно не заботясь о том, как Квазимодо будет выкручиваться из сложившейся ситуации.
Старухи Фалурдель внизу не оказалось. Услышав грохот наверху после того, как черт дернул ее открыть дверь неизвестному, которым оказался наш знакомый Квазимодо, она выскочила на улицу с криками, что земля разверзлась у ее крыльца, и сам Сатана, вышедший из преисподней громит теперь ее дом. Таким образом, уход священника из этого притона остался никем незамечен-ным.
2.
На следующий день Феб да Шатопер, капитан королевских стрелков не явился на плац. Солнце медленно выкатывалось из-за зубчатого профиля го-родской ратуши, освещая растерянные лица солдат, переминавшихся с ноги на ногу, постукивавших башмаками по чуть подмороженной земле. Кони негром-ко всхрапывали, выпуская из ноздрей белые облачка пара. День обещал быть на редкость холодным. Только начальник королевской охраны, багровый как пе-респевший помидор, фонтанируя энергией, выписывал круги по мерзлой грязи тренировочной площадки. Это был человек роста значительно ниже среднего, весь округлый, с постоянно красным лицом, на котором словно случайно вы-росла маленькая вишенка носа и черные маслины глаз.В это злополучное утро он был в ярости.
- Где изволит пребывать мсье де Шатопер на этот раз? – взвизгивал он, брызжа слюной, - Где этот, с позволения сказать, «командир»? – он словно выплюнул последнее слово.
Гнев сего благородного мужа имел под собой все основания. Прекрасный Феб далеко не впервые опаздывал, но сегодня его наглости не было предела, – все ждали уже более полутора часов.
- И какой публичный дом он, скажите на милость, охраняет? В чьей постели наводит порядок, вместо того, что бы нести службу, почетную, повторяю – по-четную службу во благо короля нашего Людовика XI?
Тем временем солдаты Его Величества, коих судьба облагодетельствова-ла столь почетной службой, опустив головы, и, пряча незлобные насмешки, пы-тались хоть как-то развлечь себя.
- Глянь, да он уже булькает, как похлебка в кастрюльке на медленном огне.
- Эх, я бы предпочел настоящую кастрюльку с соусом, да добрый кусок мяса.
- Не, мясо, брат, ты и любой другой день увидишь, а что бы у нашего начальника ажно шляпа на голове так подпрыгивала, я только второй раз наблюдаю.
- И правда, будто заботливая хозяйка пошевелила угли в очаге, и жар сильнее пошел. А где ж ты раньше такое видел?
- Было дело. Вытащили мы как-то нашего капитана из постели девки одной, часов эдак в одиннадцать. А он пьянющий был – на ногах не стоял. Зря, девка хо-роша была, как яблочко наливное. Рядом с такими не пьяным валяться надо – бравые солдаты героически сдерживали смех, мало обращая внимания на сры-вающийся голос начальника.
- Так и начальник там был?
- А то ж. Был. Собственной персоной. Он же его сам и вытащил, может, из за-висти – рассказчик сделал паузу, давая слушателям прочувствовать тонкий юмор его слов. Удовлетворившись звуками сдавленных смешков, он продол-жил, - Так вот, как начал он верещать: «Вы кто? Солдат, мать вашу или ...?». А Капитан весь зеленый стоял и покачивался. Любой дурак поймет – плохо чело-веку, чего с него требовать. Но Феб наш силу всю собрал и ответил с выправ-кой с такой, с военной: «Так точно, господин начальник». И рюхнулся рожей вниз. Видно совсем не соображал ничего.
- Это как пить дать, - раздавались одобрительные замечания.
Таким образом, пропустив мимо ушей очередную лекцию о служении ко-роне, солдаты были разбиты на группы и отправлены на поиски командира в места его обычного пребывания – кабаки и притоны самого разного толка. Лю-бил достопочтенный де Шатопер разнообразие.
День прошел в бесплодных поисках. К вечеру уставшие, голодные и злые солдаты не могли припомнить в адрес своего капитана ни одного доброго сло-ва. Нашли его уже в сумерках. Совершенно случайно. Двое оборванных маль-чишек лежали на краю сточной канавы, перешептываясь, и воровато оглядыва-ясь. Палками они пытались подтянуть что-то к себе. Увидев группу солдат, они побросали свои нехитрые орудия и пустились наутек. Солдаты из ленивого лю-бопытства заглянули в яму, раскидали мусор, будто специально наваленный на какой-то довольно крупный предмет и увидели его. Он лежал на спине с неес-тественно подогнутыми ногами. Правая рука его располагалась под телом в та-ком положении, в какое лишь повар может уложить лапки гуся перед запекани-ем, подрезав ему связки. Некогда красивое лицо, теперь почерневшее, одутло-ватое, застывшее в жуткой маске смерти, обрамленное клочьями светлых волос, пропитанных зловонной жижей и кровью, смотрело в вечернее небо открытыми глазами. Чуть в стороне из грязи поблескивали ножны от шпаги, которые, по-видимому, и привлекли хулиганов, причем еще днем, так как в темноте были практически не заметены. Когда тело капитана вытащили из месива воды, зем-ли, помоев и гниющих рыбных потрохов, то обнаружили, что со стороны за-тылка череп был проломлен, причем сделано это было с такой силой, что раз-дробленные кости вошли в мозг, образуя между макушкой и основанием шеи прямую линию.
Но все это было на следующий день, а пока над Парижем стояла тихая звездная ночь. Архидьякон, черная сутана которого служила отличной защитой от лишних взглядов, нес девушку, обернув ее полой, по ночному Парижу. Он шел, выбирая узкие и темные улочки, держась ближе стен, широким упругим шагом, явно чувствуя себя в темноте самым естественным образом. Клод Фролло направлялся к тому месту, где он был хозяином и господином, отцом карающим и прощающим своих чад, повелителем паствы своей и слугой Гос-пода – он шел к Собору. Отгоняя неприятные сомнения в том, сможет ли Ква-зимодо поступить с оставшимся с ним наедине несостоявшимся любовником правильным образом (под «правильным образом» святой отец подразумевал несколько тумаков и бегство), он позволил полностью захватить себя сознанию того, что теперь колдунья, цыганка, зингара, эта девушка со взглядом, застав-ляющим сердце болезненно обрываться и лететь куда-то вниз, полностью в его власти. Что стоит ему захотеть, и никто больше не увидит ее пьянящие танцы, ее голые ноги под взлетающей юбкой. Что глаза эти невинные и развратные одновременно, стоит ему лишь пожелать, не взглянут ни на кого более кроме него одного. Сладостные мысли эти вызывали такой прилив сил, что будь Со-бор Парижской Богоматери в древнем городе Риме, то и туда Клод легко доша-гал бы со своей желанной ношей.
Через пол часа он входил в потайную дверь Собора. Легко поднявшись по ступенькам, архидьякон внес Эсмеральду в одну из келий, скудное убранство которой ничем не отличалось от остальных и состояло из серого каменного по-ла, серого каменного потолка и серых каменных стен, одна из которых была прорезана маленьким, больше напоминающим бойницу оконцем. Жесткая ле-жанка в углу, казалось, вносит дисгармонию в это царство камня, залитого рас-плавленным серебром лунного света. На эту лежанку, слегка смягченную соло-менным тюфяком Фролло и уложил до сих пор пребывающую в спасительном для нее забытьи цыганку. Он уже собрался было уйти, но вид женского тела нежного и беззащитного не отпускал святого отца. Прекрасное юное лицо было чисто и божественно, роскошные темные волосы, разметались по убогому тю-фяку, превращая его в самое желанное ложе. От трогательно женственного из-гиба шеи взгляд священника скользнул к обнаженным золотистым плечам, тон-ким ключицам и дальше, к холмикам девичьих грудей, едва заметно приподни-мавшихся и опадавших от ее дыхания. Это движение заворожило все, что было в нем мужского. Время потекло густой вязкой патокой. Еще один вздох, еще один, еще… Он чувствовал лишь шум крови в ушах и томительную пульсацию во всем теле в такт ее дыханью. Его собственное дыхание стало частым и пре-рывистым, на лбу выступила испарина. Он положил руку на живот Эсмераль-ды, а затем жадно провел ладонью от живота по бедру, наслаждаясь ощущени-ем упругого тела. Но вдруг случайно наткнулся на какой-то предмет. Его руки бесстыдно нырнули под юбку Эсмеральды и нащупали крепление с крохотным, но острым кинжалом. Фролло с усмешкой лишил осу ее жала. После этого он смотрел на нее еще с минуту, но, уже не теряя над собой контроль, а затем вы-шел, повернул в замке ключ и направился в свое логово, безошибочно ориенти-руясь в почти полной темноте коридоров.
Остаток ночи Клод Фролло провел без сна. Чувство торжества, страх, же-лание, боль, стыд, и какое-то сладостно томительное предвкушение извивались как змеи в его мозгу, струились, сплетались в косы - черные цыганские косы и хлестали его по оголенным нервам. Он даже не пытался молиться. Лишь в дви-жении находил тень покоя. Сделав бесчисленное количество кругов по своей келье, архидьякон поднялся на крышу Собора встречать рассвет. Подставив разгоряченное лицо ветру и не чувствуя его морозного дыханья священник смотрел как розовый шар выплывает из-за горизонта, постепенно благословляя своим светом распростершийся у его ног Париж.
Архидьякон размышлял о том, проиграл ли он эту битву или наоборот выиграл. Вспоминал долгие дни терзаний и борьбы с собой и еще более долгие ночи, когда похоть когтями рвала его плоть. Он разучился молиться и не нахо-дил более отдохновения в занятиях наукой. Одержимость цыганкой полностью заполнила его ум и сердце, не оставляя места ничему иному. А сейчас, когда она не где-то далеко, а в нескольких шагах, под крышей его дома, в его царстве был ли смысл бороться? Он представил, что вот сейчас зайдет к ней и скажет, что она свободна, отпустит ее на все четыре стороны. Представил и содрогнул-ся в ужасе. Нет! Это не возможно, она останется здесь, по доброй воле или нет, но она будет принадлежать ему, а после пусть ад разверзнется и поглотит их обоих. Он с радостью примет любое наказание.
Приняв это решение, священник круто развернулся на каблуках, так, что край его сутаны взметнулся черным крылом, и отправился в уже знакомую нам келью. Подойдя к двери, он на мгновенье прислушался – тишина. Затем замок отчетливо щелкнул под напором ключа, и дверь открылась.
Эсмеральда сидела на краю кровати. Руки ее проворно мелькали в черных прядях, скользя вниз и оставляя за собой тугую блестящую косу. Крохотные босые ступни не доставали до пола. Юбка задралась, обнажая округлое колено, чуть ниже которого на внутренней стороне голени багровела длинная ссадина, залепленная спекшейся кровью и грязью. Увидев темную фигуру священника, она вздрогнула, опустила руки, и вся напряглась, словно птичка, готовая в лю-бой момент вспорхнуть и улететь. Пряди ее упругих волос, словно живые заше-велились, расправляясь и обретая естественную свободу. Клод с трудом отвел от них взгляд и посмотрел ей в лицо. Оно было прекрасно. Огромные черные миндалевидные глаза как ночные омуты притягивали и пугали. Полный, краси-во очерченный рот даже испуганно сжатый не терял магии таинственного сла-дострастия. Но вот губке ее раскрылись, и дрожащий от страха голосок произ-нес:
- Где я? Где Феб?
Архидьякон молчал. Он уже не пытался бороться с собой и упускать пре-красный случай сделать еще шаг на пути к цели своего желания, а медлил лишь в раздумьях о том, как бы отвращая ее сердце от соперника не вызвать отвра-щения к себе, то есть еще большего отвращения.
- Феб оставил тебя, девочка.
- Нет! – губки ее задрожали, – нет, он не мог, ведь он любит меня. Я не верю Вам. Вы - Дьявол.
- Тебе придется поверить. Дитя мое, ты совсем не знаешь мужчин. Они легко говорят о любви, а сердца их тем временем холодны как камень, и не чувства руководят ими, а лишь похоть. Твой Феб не любит тебя. Настанет день, ты поймешь это и возблагодаришь Господа, за то, что он не дал свершиться греху.
- Нет, Вы лжете. Кто дал Вам право решать за нас? Кто дал Вам право обвинять других в грехе? Ведь душа Ваша черна, как Ваша ряса. Что Вы знаете о любви? – Эсмеральда заплакала. - Он придет за мной.
Клод приблизился к ней. Девушка вскинулась:
- Не подходите, не приближайтесь ко мне. – Рука ее проворно юркнула к ре-мешку на бедре, где должен был быть привычный ножичек, но его там не ока-залось. Фролло потянулся к ней почти отеческим жестом, но девушка полосну-ла ногтями по неприкрытому рукавом участку кожи и попыталась вывернуться. Он поймал тоненькие запястья ее ручек и прижал к бокам, затем опустился пе-ред ней. Теперь лицо его располагалось почти на одном уровне с ее залитым слезами, но все равно, самым красивым на земле личиком. Эсмеральда всхли-пывала и трепыхалась, ощущая исходящую от него опасность, свою полную беспомощность и беззащитность перед его силой, чувствуя, как его твердые ру-ки сжимаю запястья, а ее голые колени, словно более обнаженные, чем когда-либо прежде, прижимаются к грубой ткани, прикрывающей его торс.
- Дитя мое, не бойся. Я знаю как тебе сейчас больно, как сердечко твое разры-вается. – говорил он томительно ласково, но Эсмеральда, будучи еще наивным ребенком, тем не менее, всей своей расцветающей женской мудростью, за кото-рую Ева заплатила столь высокую цену совершенно правильно истолковала выражение его решительного лица, его хищный уверенный взгляд и попыталась отшатнуться в ужасе:
- Успокойся. Ничего с тобой не случится, здесь ты в безопасности. А твой Феб уже с другой. – Фролло лгал. Лгал каждым словом и не стыдился этого. Если выбираешь свою дорогу, то иди по ней до конца. – Тебе лучше забыть его. Ты останешься здесь на несколько дней, пока не придешь в себя. – Он слегка от-странился, оглядывая ее окровавленную ногу, - ты ранена, тебе нужен покой и уход, а где ты сможешь это найти, как не в доме матери Бога нашего…
Он говорил медленно. Эсмеральда сначала не слышала и половины, но голос его был таким спокойным и уверенным, что она невольно начала при-слушиваться, дрожь ее прекратилась. Его слова оплетали и успокаивали. По-чувствовав это, отец Клод слегка ослабил хватку, жадно вглядываясь в ее лицо, и, стараясь не упустить эту тонкую ниточку влияния. Но вдруг в глазах цыган-ки отразился испуг, она снова напряглась, глядя на что-то за его спиной. В сердце архидьякона полыхнула ярость на то или на того, кто посмел родиться в неурочный час и разрушить в один миг столь тщательно выстроенный им мос-тик. Он повернулся, не скрывая злости, и увидел Квазимодо. Волосы того, каза-лось, были всклочены более обыкновенного. Одежда местами порвана. Лицо и без того обезображенное искажала целая гамма эмоций. Огромные кулачищи сжались и побелели. Картина эта вызвала у священника раздражение, смешан-ное с долей страха, но он, не теряясь, властно скомандовал – Квазимодо, воды. – Четко проговаривая губами каждый звук, чтобы горбун мог понять его. Ква-зимодо не двигался, устремив на него горящий взгляд, на мгновение ему пока-залось, что тот не подичится, но, в конце концов, звонарь медленно качнулся назад, наклоняясь под притолокой и исчез, слышался только его неровный то-пот по коридору.
Квазимодо почти бежал, неуклюже переваливаясь и припадая на левую ногу, дыхание его сипло вырывалось из полураскрытого рта, обнажающего об-ломанные желтые клыки. Сердце болезненно ухало в груди. Диким взглядом единственного глаза он обследовал темные углы пустого коридора, в надежде на чудо обнаружить хоть какую-нибудь емкость и не идти в полуподвал кухни. Он не слышал топота маленьких босых ног, но краем глаза заметил движение в стороне и с неожиданным проворством метнулся в сторону этой мимолётной смены света и тени. В углу за статуей мальчик лет пяти – семи, сжавшись в ко-мочек, пытался слиться с серыми источенными временем камнями собора. Он сидел, подтянув к груди костлявые коленки и обхватив их руками, пытаясь спрятать маленькие черные от грязи ступни под жалкие лохмотья, лишь час-тично прикрывавшие хрупкое и невероятно грязное детское тельце мало отли-чавшиеся по цвету от окружающих стен. Лишь чумазая мордашка сверкала ог-ромными испуганными глазищами. Квазимодо протянул огромную покрытую рыжими волосами лапу и, схватив переставшего дышать от страха мальчика, за тряпье вытащил его из угла. В одной руке у того оказалась зажатой небольшая медная чаша, в которую обычно складывали крошечные хлебцы – плоть Госпо-да для причастия. С силой вырвав ее, Квазимодо поволок ребенка к выходу. Малец извивался как угорь, с ужасом поглядывая на легендарные клыки звона-ря, очевидно не сомневаясь, что через несколько минут станет обедом. Он дрался сжав зубы, молча, но так отчаянно, что остатки его облачения рвались в клочья. Квазимодо не долго думая, с силой схватил его за ту часть, которая по большей части остается не прикрытой, но достаточно чувствительна для экзе-куций – за ухо. Мальчик издал сквозь зубы свистящий звук, сдерживая слезы, и остервенело процедил: «Ухи… ухи не тронь, урод», сам обмирая от собствен-ной храбрости, и, пытаясь, зацепившись ручонками и повиснуть на мощном кулаке Квазимодо. Дело в том, что кулак этот с зажатым в нем ухом распола-гался от земли значительно выше, чем находилось бы оное в естественном со-стоянии. Но Квазимодо этого не замечал. Квазимодо спешил. Перед взором его стояло жесткое, решительное лицо. Еще недавно самое любимое лицо на земле – его лицо. Вся картина будто выжглась в сердце. Как она, его Богиня сидит на кровати с задравшейся юбкой, а его господин, отец, учитель, все для него, центр его вселенной стоит перед ней, прижимаясь к ее коленям, явно удержи-вая ее руки от сопротивления. И Эсмеральда, о, святое имя, та, из-за которой он только что убил человека, и готов был голыми руками растерзать кого угодно и умереть самому, смотрит на отца Клода ясными глазами и внимает словам, ко-торые Квазимодо не мог слышать.
Безжалостно дотащив ребенка до дверей, звонарь вытолкнул его на пло-щадь, несколько секунд наблюдал как тот, не удержавшись на ногах, упал, по-том вскочил и, потирая одной рукой ушибленный зад, а другой держась за красное распухшее ухо как мог на подгибающихся ногах побежал в сторону, где из-за угла высовывались детские мордашки. Затем, словно впервые взгля-нув на оставшуюся у нег в руке довольно большую, хоть и не глубокую ем-кость, горбун просветлел лицом, если такое можно сказать о его жуткой физио-номии, и не долго думая, зачерпнул из стоявшей как раз недалеко от входа большой емкости святой воды, понес ее наверх.
Квазимодо нес чашу, пыхтя от старания двигаться ровно, но все равно расплескивая воду на пол, свои руки и штаны. Подходя к зияющему дверному проему, он невольно замедлил шаг, подсознательно желая оттянуть тот момент, когда он уйдет, а они останутся вдвоем. Едва волоча ноги, он доплелся до вхо-да в келью и заглянул внутрь. Эсмеральда все так же сидела на лежанке, и взгляд ее, значение которого Квазимодо понять оказался не в силах, был прико-ван только к святому отцу, который, услышав шаги горбуна, поднялся ему на встречу. Фролло взял из уродливых лап чашу, бросив на нее мимолетный взгляд, и зло посмотрел на бедного Квазимодо, но промолчал. Затем, вскинув руку в направлении коридора, резко скомандовал: «Иди», и закрыл дверь перед самым его носом. Квазимодо остался стоять не в силах сдвинуться с места. За дверью была тишина, тишина царила во всем его мире. Он простоял так не-сколько минут, но в груди стало так больно, что он упал, скрючился под две-рью, огромный, нескладный. Дышать было больно, в глазах жгло и горло сда-вило спазмами. Закрывая, вдруг ставшее мокрым, лицо волосатыми лапищами, горбун лежал на полу и старался сдержать вой, неслышный для него, но кото-рый, он знал, услышат они.
По чести говоря, Клод Фролло вряд ли услышал бы его, равно как и что-либо другое. Он тем временем, оторвав кусок ткани от изодранной юбки Эсме-ральды со словами: «У тебя будет новое платье, дитя мое», обмакивал его в ча-шу со святой водой, разумеется, сам того не зная. Эсмеральда сидела не шелох-нувшись и смотрела, как он приближается к ней, как опускается на пол и при-держивая ее колено обжигающе горячей рукой, влажной прохладной тряпкой смывает запекшуюся кровь и грязь. Движения его были плавными и ритмич-ными, она как завороженная следила за его рукой, скользящей вверх и вниз. Он встал, прополоскал тряпку и приблизился снова, в полном молчании. На этот раз рука его уверенно легла значительно выше колена, надавливая сильными пальцами на внутреннюю сторону бедра, отводя ее ногу чуть в сторону, что бы добраться до спрятавшегося выше пятнышка крови. Девушки сама не заметила, что перестала дышать, это было странно и приятно, но как-то пугающе и она мгновенно стиснула бедра. Пальца священника так и остались зажатыми между ними. Они одновременно вскинули взгляд друг на друга. Глаза Фролло испуга-ли Эсмеральду. Она замерла не в силах хоть чуть-чуть развести ноги, что бы выпустить его руку, но, в конце концов, ощутила, как его пальцы медленно вы-ходят, томительно скользя по чувствительной коже. Грудь словно пронзило ка-кое-то острое чувство.
Клод встал и отошел на другой конец комнаты. Все тело его скрутила му-чительно-сладостная судорога. Фролло понял, что еще немного, и он оконча-тельно потеряет над собой контроль. «А почему бы и нет?» – стал нашептывать ему внутренний голос, голос плоти, - «Ведь ты уже решил, что это должно слу-читься, почему бы и не сейчас?». С Эсмеральды тем временем спало гипноти-ческое оцепенение, и она со страхом смотрела на священника, когда он, с тру-дом сглотнув, хрипло, не своим голосом произнес: «Эсмеральда, отдайся мне» – Клод сам ужаснулся нелепости своих слов, они сорвались помимо его воли. Эсмеральда же, казалось, искренне поразилась и пролепетала: «Но Вы же свя-щенник, и… я же не люблю Вас! Как… как можно без любви!». Такая порази-тельная для цыганки наивность искривила его губы в сардонической усмешке: «Ну и что?» Он начал медленно приближаться. Эсмеральда по-настоящему ис-пугалась. Она вскочила и кинулась к двери, но Фролло молниеносным движе-нием схватил ее за руку и рванул на себя. Девушка закричала изо всех сил: «Помогите, кто-нибудь, помогите!». Священник развернул ее спиной к себе и ладонью зажал рот. Эсмеральда сопротивлялась как могла, извивалась, царапа-лась, но священник, поймав оба ее запястья одной рукой, притиснул к себе так, что она не могла пошевелиться. Он вжимался в нее сзади, содрогаясь всем те-лом, дыхание его вырывалось с хрипом. Он даже не заметил, что его рука, при-жимавшаяся к лицу девушки, стала мокрой от слез. Эсмеральду тошнило, ей не хватало воздуха, в глазах потемнело, и они обмякла. Почувствовав, что она больше не сопротивляется, Фролло, опустил руку, и, развернув, прижил ее бед-ра к себе и зарылся лицом в нежный изгиб шеи. Девушка судорожно вдохнула и, придя в себя, снова стала вырываться, из последних сил отталкивая его то-ненькими ручками, плача и беспомощно повторяя: «Нет, прошу Вас, пожалуй-ста, не надо!». Фролло поднял голову, взглянул в ее залитое слезами личико, и у него все перевернулось внутри, с болью и злостью он осознал, что не может этого сделать. Не может вот так разбить все ее наивные иллюзии, надругаться над этой чистой. «Как можно без любви» – да это же просто смешно! Он с ожесточением оттолкнул Эсмеральду и, проклиная ее и себя, вылетел в дверь. Но, споткнувшись о лежащего на полу Квазимодо и едва не упав, весь свой гнев, удесятеренный неутоленным желанием, обратил на несчастного звонаря. Сделав ему знак следовать за собой, архидьякон стремительно зашагал в ком-нату Квазимодо, не замечая, что тот как побитая собака ковыляет за ним, странно шмыгая носом.
3.
Оба они были не в себе и разговор их, состоявший из жестов, вырвавших-ся в сердцах отдельных слов и невнятного мычания, вызвал бы у случайного наблюдателя мысль, что он находится не в церкви, а в сумасшедшем доме.
- Где ты был всю ночь? – жестко и требовательно спросил Фролло.
- О, мой господин, прости! – Квазимодо упал на колени.
- Немедленно отвечай и не устраивай балаган.
- Я должен был спрятаться, они меня видели.
- От кого спрятаться, сатанинское отродье, да отсохнет твой язык!
- Я не знаю, кто были эти люди, но они преследовали меня, а я не мог бросить капитана.
- Какого капитана? Де Шатопера? Так это с ним ты шлялся всю ночь? Что вам делать вместе, скажи на милость, исчадие ада? Ты должен был ставить де Ша-топера, пусть идет куда захочет, а самому возвращаться сюда и немедленно, идиот.
- Но Фролло, он не мог никуда идти, он бы мертв…
На этом месте архидьякон замер, перестал ходить из угла в угол и припо-минать все слышанные им когда-либо проклятья. Внутри у него все похолоде-ло, но он взял себя в пуки и, задавая четкие вопросы, выяснил следующее.
Увидев, что Клод Фролло с Эсмеральдой на руках покидает комнату у Фалурдель, Квазимодо несколько растерялся и ослабил хватку. Феб вывернул-ся, отскочил, и хоть его правая рука висела как плеть, он левой умудрился вы-тащить шпагу, но сделал это недостаточно быстро, Квазимодо метнулся и вре-зался в него со всей своей звериной силой и огромным весом и припечатал Фе-ба затылком к каменной стене. Лицо у того исказилось, тело скрутила судорога, и когда Квазимодо отпустил его, он сполз по стене и больше не шевелился. Звонарь постоял немного, а когда решился наклониться к нему, увидел, что ка-питан мертв. Он испугался и заметался по комнате, потом выскочил на лестни-цу, передумал, вернулся обратно, схватил труп, перекинул его через плечо и с ним выскочил на улицу. Он хотел отнести его куда-нибудь и спрятать, как ре-бенок прячет поломанную игрушку, в надежде, что родители не узнают о про-казе.
Квазимодо ковылял по самым темным подворотням, постоянно огляды-ваясь, боясь, что его станут преследовать, а он этого не услышит. Но, в конце концов, так и произошло. Какие-то люди шли за ним, по началу держась на почтительном расстоянии, а затем, разбившись и заходя с разных сторон, стали быстро приближаться. Квазимодо побежал как мог, но они двигались быстрее. Тогда он свернул в первую попавшуюся подворотню, прыгнул в сточную кана-ву, заваленную мусором, и попытался не дышать, чтобы его не услышали. Уличные грабители, а, скорее всего, это были именно они, действительно его не обнаружили. Просидев там в воде нем менее двух часов, Квазимодо замерз до полусмерти. Вытаскивать труп он уже не стал, забросал его мусором как мог и оставил там, а сам кинулся бежать, но заблудился в трущобах в темноте и про-сидел к какой-то подворотне, пока на востоке не забрезжил свет.
Квазимодо не рассказал только как он спешил к приемному отцу, нужда-ясь в его поддержке, как метался по Собору, нигде не обнаружив его и испу-гавшись как никогда в жизни и какую боль почувствовал обнаружив его нако-нец, но не одного, а с Эсмеральдой.
Фролло был в ярости.
- Идиот, что ты наделал? Будь проклят тот день, когда я подобрал тебя, собака, лучше бы ты сдох тогда на улице. Так вот какова твоя благодарность, живот-ное, Ты кусаешь руку, которая тебя кормит. Но теперь уже ничего не спасет те-бя, и ты вечно будешь гореть в адском пламени. Только попробуй теперь хоть шаг сделать за двери собора без моего разрешения. Что за кровь? Ты ранен?
- Нет, господин, это кровь капитана.
- Убирайся с глаз моих и приведи себя в порядок. И… поешь, чудовище.
- Да, святой отец. Квазимодо поднялся и повернулся, что бы идти.
- Стой. Цыганка останется здесь. Смотри за ней, если она исчезнет, ты пожале-ешь, что на свет родился, хотя ты и так, наверное, жалеешь? - Зло усмехнулся Фролло.
- Да, мой господин.
Фролло на мгновенье задумался, к чему относится произнесенное Квази-модо «да», но эта мысль занимала его недолго. Он злился на Эсмеральду, на Квазимодо, но больше всех на себя. За то, что позволил похоти одержать верх. За то, что не довел начатое до конца. И теперь, когда она даже не взглянет на него без страха и отвращения, он никогда не сможет применить силу снова. Он сознавал это уже сейчас, когда не утихнувшее желание еще терзало его чресла. Сознавал и презирал себя за слабость. Отвернувшись от Бога, он не обрел пол-ную свободу действий, а остался на распутье, будто его обманули. Ситуация казалась тупиковой. Фролло с усмешкой подумал о колдовстве и приворотных зельях. Как бы он хотел сейчас раздобыть одно из них, околдовать ее, лишить воли к сопротивлению. «Ничего», - подумал архидьякон, - «она здесь и никуда не денется, пока он сам этого не захочет». Он добьется своего, время еще есть.
Но в первые же дни его уверенность в этом начала таять. Эсмеральду он практически не видел. Девушка пряталась от него, а прийти к ней самому он не решался, не представляя, что может сказать, как они посмотрят друг другу в глаза.
Через два дня к вечеру в Собор вошли шестеро вооруженных стрелков во главе с капитаном Миньоном Расследование убийства Феба де Шатопера, капи-тана королевских стрелков быстро вышло на старуху Фарудель, к которой по-койный наведывался с завидной регулярностью. Она же в свою очередь с охо-той поведала, что и в тот вечер капитан был у нее, но земля возле моста дала трещину, и оттуда из клубов дыма и языков пламени вышел сам Сатана ни как не меньше. Он был огромен и страшен. Копыта его громко стучали по земле. Он шел, источая зловоние и окидывая все вокруг взглядом единственного крас-ного глаза, так как второй был практически полностью закрыт огромной боро-давкой, облизывая клыки и пощелкивая кончиком хвоста. Еще Сатана был гор-бат и покрыт рыжей шерстью. В описании этого существа, после прихода кото-рого из снятой наверху комнаты все таинственным образом исчезли, кое-кто узнал звонаря Собора Парижской Богоматери Квазимодо. Этим и объяснялся приход солдат во владения Клода Фролло.
Архидьякон Жозасский вышел к ним очень медленно, всем своим видом демонстрируя, что сии плебеи не в добрый час оторвали его от крайне важных дел, в коих он мысленно и пребывает до сих пор. Солдаты, как и их командир, наслышанные об этой личности, были взволнованы и смущены.
Что Вам угодно? – спросил архидьякон грубо, специально демонстрируя, что может позволить себе забыть об элементарной вежливости по отношению к ним.
- Святой отец, - капитан Миньон, побывавший во многих переделках и никогда не терявший присутствия духа, сейчас оробел как мальчишка, такова была по-давляющая мощь этой личности. – Э… святой отец, вчера было найдено тело капитана де Шатопера. Он был убит…
- И зачем Вы мне это говорите? По таким вопросам обращайтесь к городскому судье. – Перебил его Фролло.
- Дело в том… Кх – Миньон прочистил горло, - что Вашего звонаря видели входящим в дом, где было совершено убийство. Вернее владелица дома утвер-ждает, что видела некое существо, выходящее из преисподней и по описанию поразительно напоминающее горбуна Квазимодо. Существо это зашло в комна-ту и после этого ни его, ни мсье де Шатопера никто не видел. Лишь на следую-щий день труп последнего был найден в нескольких квартала оттуда.– Коснув-шись близкой ему темы, капитан уже твердым голосом добавил – Нам поручено доставить Квазимодо для допроса.
Лицо архидьякона потемнело, взгляд глубоко запавших глаз так полых-нул, что у многих вооруженных мужчин затряслись поджилки.
- Что? Если сказано было вам, что Дьявол восстал из преисподней, как могли вы усомниться? Вы не верите в существование Дьявола, не сомневаетесь ли вы и в существовании Бога? – в голосе его была ледяная угроза.
- Нет, нет. – Солдаты стали невольно креститься. – Но есть самое настоящее мертвое тело с пробитым черепом…
- … и Сатана, который исчез. Квазимодо создан из плоти и крови, хоть плоть эта и уродлива сверх всякой меры, он не может раствориться в воздухе.
- Но он мог сбежать незаметно.
- Квазимодо настолько туп, что ничего не может сделать незаметно. – Сказал Фролло в сердцах совершенно искренне. – Вы отнимаете у меня время. Уби-райтесь!
- Но Господин Архидьякон, у нас приказ. Речь идет о самом настоящем убийст-ве солдата Его Величества. Это не религиозный процесс.
- Не религиозный? - Клод Фролло был страшен. – Если вы немедленно не убе-ретесь отсюда, то он станет религиозным, и я приложу все усилия, что бы вы приняли в нем самое непосредственное участие, еретики! Вон! – Фролло вски-нул руку в направлении двери.
Вся храбрость солдат мгновенно иссякла, и они со рвением большим, не-жели было проявлено ими при приходе, заспешили к выходу.
4.
Фролло остался стоять в мрачном раздумье. Он понимал, что дело при-нимает серьезный оборот, и это лишь короткая отсрочка. Ругая Квазимодо на чем свет стоит, он отправился на его поиски. Горбуна нигде не было, и при мысли, что он, скорее всего, там, с цыганкой сердце священника забилось силь-нее, грудь стеснили стыд, желание и мальчишеское волнение. Соблазн восполь-зоваться этим поводом и зайти, хоть посмотреть на нее, ведь он не видел Эсме-ральду с того злосчастного утра, был непреодолим. Но боязнь увидеть ее впол-не предсказуемую реакцию, держала его как в тисках. Через несколько минут душевных метаний Клод решился. Подойдя к двери, он на мгновенье присло-нился лбом к холодному камню стен, стараясь взять себя в руки и выровнять сбившееся дыхание, а затем решительно толкнул дверь. Эсмеральда сидела, как и в тот раз, но, увидев его, вскрикнула, и, сжавшись в комочек, забилась в угол, как маленькое испуганное животное.
- Не бойся, голос его звучал зло. Это была злость на себя, что сам стал причи-ной ее страха, и что теперь этот страх так ранил его. - Я не прикоснусь к тебе против твоей воли. – Клод с ужасом осознал, что говорит правду. – Здесь ты в безопасности. Если что-то понадобится, скажи. – и, сделав знак Квазимодо сле-довать за ним, он вышел.
Эти несколько мгновений отняли у архидьякона больше сил, чем преды-дущий разговор с солдатами.
Квазимодо получил еще одну выволочку и строгий наказ не высовывать носа за стены Собора и никому не показываться на глаза. Горбуна это нисколь-ко не расстроило. Что ему делать на улице, если ОНА здесь? Если она сидит, сложив маленькие ручки на коленях, и разговаривает с ним, пусть он не слы-шит и не понимает ни одного слова, но он может смотреть на нее едва дыша и трепетать от восторга.
Эсмеральда действительно разговаривала с ним, даже радуясь тому, что он ее не слышит. Девушка спокойно изливала свои чувства. Она еще верила и ждала Феба, но дни шли, а он не появлялся. Ведь он такой сильный, такой храбрый, он мог прийти и спасти ее, но не приходил, и в сердце ее стали болез-ненно пробиваться колючие ростки сомнений, которые все росли и росли, и, наконец, распустились жгучим цветком обиды. Воображение рисовало ей воз-любленного в объятьях другой. И тогда чувствуя себя одинокой, покинутой и преданной Эсмеральда осмелилась обратиться к архидьякону с просьбой. Она и прежде время от времени видела его, когда Квазимодо водил ее по собору, но всегда шарахалась в сторону, стараясь не встретиться с обжигающим взглядом его зеленых глаз. На этот раз она, пряча страх, подошла к нему. Фролло, с кото-рым она прежде сталкивалась отнюдь не случайно, застыл как изваяние, боясь пошевелиться.
- Вы сказали, что если мне что-то понадобится, то я могу обратиться к Вам – начала она без всякого приветствия.
- Да, - Клод с трудом сглотнул.
- Я хочу, чтобы ко мне привели мою Джали, и чтобы она осталась со мной.
- Кого? – спросил Фролло растерянно, мысли его путались.
- Мою козочку.
Через полтора чала коза была в Соборе Парижской Богоматери. И живот-ное и Эсмеральда так радовались встреч, что архидьякон был бы не против за-вести еще дюжину козJ. Эсмеральда с удовольствием возилась с козочкой, отучая ее новым трюкам. Под предлогом интереса к методам дрессировки Фролло приходил в ее келью и наблюдал за девушкой, сгорая от желания. На-тянутые отрывочные фразы, которыми они обменивались по началу, постепен-но переросли в долгие беседы. Клод забавлялся ее наивностью и верой в то чистое и светлое, что, по его мнению, просто не могло существовать в их жес-током мире, и сам того не замечая, заражался ими все больше и больше. Эсме-ральда не могла оценить силу его интеллектаJ, но ей было интересно с ним. Она внимательно вглядывалась в его глаза, ища причину того благоговения, с которым Квазимодо относился к своему приемному отцу, и увидела настоящую заботу о горбатом звонаре, и своеобразную любовь. В скоре Эсмеральда была допущена в святая святых – в башенную келью. Она сидела тихо, как мышка и заворожено наблюдала, как Фролло, зарывшись в толстые книги, выписывает что-то из них, сосредоточенно изготавливает загадочные смеси. Сосредоточен-ность же святого отцы в это время была лишь иллюзией. Он всей кожей ощу-щал ее присутствие, буквы расплывались у него перед глазами, ничего не полу-чалось, но ему был наплевать.
В последствии архидьякон вспоминал эти дни как самые счастливые в жизни.
5.
Все оборвалось в одно прекрасное утро. Квазимодо, вечно сопровождав-ший Эсмеральду как тень и мягко, но настойчиво запрещавший ей выхолить из собора куда-то исчез, и девушка, чувствуя себя нашкодившим, ребенком, про-бралась к дверям и лишь чуть приоткрыв их выскользнула на улицу. Она по-стояла несколько минут, жмурясь от солнца и улыбаясь неизвестно чему, а по-том решила прогуляться совсем немного и вернуться. Она весело шла, огляды-ваясь по сторонам, наслаждаясь видом множества человеческих лиц после стольких дней, когда круг ее общения был весьма ограничен, прислушивалась к знакомому шуму толпы, и вдруг краем уха уловила обрывки разговора:
- … да, какой кошмар, господа Ла-Будрак.
- И что самое страшное, госпожа Тюркен, что трое очаровательных детишек ос-тались сиротами.
- Бедняжки, бедняжки, мадам …
- Порядочным гражданам теперь и на улицу выйти нельзя.
- О, да. То страшное убийство капитана де Шатопера, а вот теперь и мсье Луак-ре, правда, поговаривают, что тому сам Дьявол размозжил голову, а мсье Луак-ре разбойники перерезали горло, право, даже не знаю что и ужаснее…
У Эсмеральды все поплыло перед глазами. Ноги подкосились, и она едва удержалась, вцепившись во что-то побелевшими пальцами. Она не знала, сколько так простояла, а потом ничего не видя перед собой, с трудом перестав-ляя ноги, пошла обратно. Священника она обнаружила в своей комнате. Заме-тив исчезновение цыганки, Фролло заволновался и решил проверить на месте ли козочка, зная, что без нее Эсмеральда вряд ли уйдет. Джалли была там, ус-покоившись, он провел рукой по белой шерсти, и собрался уже выйти, как на пороге появилась цыганка. Увидев его, девушка сбросила оцепенение и набро-силась на него как дикое животное. Она пиналась, кричала что-то невнятное, пыталась расцарапать ему лицо. Клоду ни чего не оставалось, как поймать ее руки и встряхнуть хорошенько, что бы привести в чувство.
- Эсмеральда, успокойся. Успокойся же! Что случилось?
- Что случилось? Вы Дьявол, вы убийца. Нет, Вы не дьявол – он по сравнению с Вами – агнец божий!
- О чем ты говоришь?
- Вы убили моего Феба. Я знаю. Он мертв. Мы были там втроем. Больше неко-му. Вот почему он не пришел за мной. – Она разрыдалась – О, мой Феб. А Вы лгали мне все это время, смотрели в глаза и лгали. А я… я верила Вам – вы-крикнула она в истерике и вновь забилась в его руках.
Клод с трудом удерживал ее, стараясь не причинить ей боли, но в тоже время уберечь свои глаза от ее ногтей.
- Эсмеральда, послушай! Прекрати! – он обхватил ее тело, прижав руки к бо-кам.
- Отпустите меня. Отдайте мне мой нож, и я воткну его в Ваше черное сердце! Я Вас ненавижу, ненавижу!
- Эсмеральда, прошу тебя, послушай…
- Нет, никогда больше. Я хочу, чтобы Вы умерли!
- Эсмеральда… - Фролло прижимал ее к себе.
- Отпустите меня, - кричала она, - отпустите.
Боль, злость и желание захлестнули Фролло обжигающей волной. Неж-ное упругое девичье тело извивалось в его объятьях, ее тело. Прижималось к нему. Он сам прижимал его к себе все сильнее и сильнее, ощущая женственные выпуклости и впадинки.
- Эсмеральда… - он поймал ее губы.
Девушка забилась еще сильнее. Вдруг священник услышал звериный рык и, подняв голову, испугался. Это был Квазимодо. В эту минуту он был настоль-ко страшен, что в сражении один мог бы заменить целое войско. Единственный глаз его безумно вращался, безобразное лицо исказила лютая злоба. Он мед-ленно приближался, оскалившись и скрежеща зубами. Фролло отпустил девуш-ку. Та отскочила и, увидев Квазимодо, тоже замерла.
Архидьякону стало по-настоящему страшно, но он взял себя в руки и, не показывая своих чувств, властно спросил:
- Что ты здесь делаешь?
Квазимодо остановился.
- Немедленно выйди отсюда. Ты хочешь что-то сказать? Мы поговорим в дру-гом месте.
Квазимодо задрожал. Словно судорога исказила его лицо. Ярость, вспых-нувшая в нем при виде архидьякона, напавшего на цыганку, и долгие годы пре-данности, благоговения и слепого подчинения приемному отцу боролись в нем, и на этот раз Фролло победил. Квазимодо съежился, словно уменьшился в раз-мере, будто сгорбился еще больше, едва заметно кивнул и вышел. Фролло по-следовал за ним, не забыв запереть Эсмеральду на ключ. Пригвоздил Квазимо-до взглядом к стене и, пройдя немного впереди трусящего за ним горбуна, развернулся и принял вопросительную позу.
- Мой господин, неуверенно начал тот.
- Да, Квазимодо.
Квазимодо было страшно и он начал издалека
- Кругом столько зла. Может другие люди и знаю что такое радость, счастье, но я вижу вокруг только ненависть. – Он помолчал, - Господь сделал меня та-ким… зачем?
- Это неправда. Ты же знаешь, Господь любит тебя. – Фролло почувствовал раздражение. Такой разговор был уже не впервые, но сейчас самое неподходя-ще время для этого. Тем не менее, он терпеливо продолжал. – Твой крест тяжел, но каждому Бог дает лишь тот крест, который человек может вынести. Значит, он считает тебя сильнее других.
- Но у меня больше нет сил.
- Это не так. Загляни в себя…
- Я вижу лишь темноту.
- Посмотри вокруг, люди…
- Я не вижу людей, я не вижу их лиц, не хочу видеть. Всегда лишь одно лицо было передо мной, лишь одно. Весь мир для меня, это – лишь одно лицо.
В голосе Квазимодо была такая тоска, что сердце Фролло сжалось, - Эс-меральда, подумал он.
- Это Ваше лицо, мой господин. Когда вы сердились на меня, я хотел умереть. Когда хвалили – я был в раю. Я готов с радостью отдать за Вас жизнь. Если Вам не будет хватать воздуха – я перестану дышать. Все во мне принадлежит Вам. – Он на долго умолк. – Но Эсмеральда… Она как солнце. За нее я отдам не толь-ко свою жизнь, но и Вашу тоже.
Фролло оторопел, он не ожидал такого поворота событий
- Мне все равно, что станет с моей душой. Вы сказали, что теперь она вечно бу-дет гореть в аду? Пусть.
- Ты мне угрожаешь?
У Квазимодо живот скрутило от страха, его затошнило, лицо покрылось испариной.
- Да, мой господин.
Фролло рассмеялся странным холодным смехом над нелепостью этой ситуа-ции:
- У тебя нет для этого оснований. – Он протянул ему ключ от комнаты Эсме-ральды. – Вот, возьми. Сам смотри за ней.
На одно мгновенье ему захотелось рассказать Квазимодо о том, что про-изошло на самом деле, но, передумав, Фролло, не сказав более ни слова, ушел, пощадил его. Зная, что рано или поздно правда откроется, он и желал этого и боялся. Боялся, так как чувствовал, что это ничем хорошим не закончится для Квазимодо, которого он вырастил, и которого по-своему любил, хоть и немно-гие догадывались об этом. Архидьякон уже привык заботиться о нем и знал, что кроме него никто этого не сделает. Что с тех самых пор, как он подобрал его, не только благополучие, но и сама жизнь Квазимодо была в его руках. А такая власть над другим живым существом не только не дает полной свободы дейст-вий по отношению к нему, но наоборот, связывает руки огромной ответствен-ностью. А сейчас, услышав такие слова Квазимодо и, догадываясь о его чувст-вах к Эсмеральде, Фролло не мог открыть им глаза. Но в то же время, он так хотел этого. Что бы только он не отдал, чтобы не быть для нее убийцей воз-любленного, чтобы увидеть в ее глазах доверие и … любовь. Прежде он нико-гда не ощущал потребности в этом. «Если так пойдет и дальше, - с раздражени-ем и с издевкой над самим собой подумал Клод, - то я просто отпущу ее на все четыре стороны». И он стал припоминать все известные ему проклятья.
6.
Три дня Эсмеральда была заперта. Дважды в день Квазимодо заходил к ней, приносил еду и воду, но она лежала на тюфяке не двигаясь и лишь бросив на него мимолетный взгляд, отворачивалась с горечью и презрением. Даже ко-зочка, жавшаяся к ногам Эсмеральды, казалось, с укором на него поглядывает. Все его приношения оставались нетронутыми. Квазимодо страдал. Подолгу не уходил, пыхтел, мычал, сам того не слыша, переминался с ноги на ногу, отча-янно желая, но не решаясь привлечь ее внимание каким-либо более действен-ным способом. Неподвижность и апатия девушки разрывали ему сердце.
Утром четвертого дня, когда Квазимодо зашел в келью. Девушка даже не повернулась. Он испугался и, выронив все из рук, наклонился над ней, с трево-гой вглядываясь в отвернутое осунувшееся лицо, глаза ее были закрыты, но чуть заметное движение грудной клетки, свидетельствовавшее о присутствии жизни в этом хрупком теле, наполнили Квазимодо пьянящей радостью. Ему так мало было нужно – лишь видеть ее, хоть иногда смотреть на ее божественное лицо, изредка ловить ее взгляд. Пусть в нем мелькали страх, а иногда и непри-язнь. Он привык к такой реакции людей на свой вид, вернее сказать, не знал иной реакции. Исключение составлял лишь Фролло. Квазимодо никогда не знал от него ласки и нежности по отношению к себе, но в глазах его читал поддерж-ку и приятие его таким, какой он есть. Отвращение и издевки других ранили его и злили, но Эсмеральде он мог простить все. Часто человек, наделенный природой каким-либо уродством, с ненавистью и неприязнью, расцветшими на почве злобной зависти, относится к тем, кто случайно, так же как и он без вся-ких на то заслуг и прегрешений, был рожден красивым. Квазимодо же, слеп-ленный, будто с нарочитой жестокостью, относился к красоте Эсмеральды лишь с благоговением. И если бы у него был шанс родиться человеком с обыч-ной внешностью, который может пройти по улице и не быть оплеванным, но при этом Эсмеральда утратила бы хоть каплю своего совершенства, он без раз-думий презрел бы его. Эта девушка была для него солнцем, луной и всеми звез-дами, которые, не стесняясь своего ничтожества пред ее сияньем, осмеливались появляться на парижском небе. Она словно озаряла его жизнь, и сама мысль, что она рядом, под одной крышей с ним вливалась в Квазимодо восторгом, как звон колоколов Собора, и вибрировала в его теле. Квазимодо любил. Величай-шим наслаждением для него было смотреть на ее легкие движения, на покачи-вание ее кос, наблюдать за сменой выражение ее живого лица.
И вот сейчас, когда, как он понял, что медлить больше было нельзя, чу-довище впервые осмелилось прикоснуться к красавице. Квазимодо чуть тронул ее плечо и сразу отступил. Девушка открыла глаза, но никакое выражение не изменило ее черт.
Квазимодо напрягся и, с трудом шевеля непослушным языком, как мо-литву произнес ее имя:
- Эсмеральда – он помолчал, набираясь сил – Ешьте. – Она снова закрыла гла-за, будто отгородившись от него. – За что вы сердитесь на меня? Прошу Вас, не умирайте, я сделаю все, что Вы захотите. – Звук его голоса напоминал хриплый рык, некоторые слова он произносил неправильно, и от этого про-стая речь его имела совершенно жуткий оттенок. – Вам не надо бояться Фролло.
При имени Фролло Эсмеральда встрепенулась, и мука исказила ее лицо. Она стала оживать, приподнялась, обжигая его взглядом.
- Скажи, ты все знал, что произошло в ту ночь? Ты тоже молчал? - из прекрас-ных глаз ее потекли слезы. – Он сам сатана. Он убил Феба, размозжил ему го-лову. Он лишил нас счастья любви навеки. Все это время он лгал, его руки, обагренные кровью, прикасались ко мне. – Эсмеральду мало заботило то, что Квазимодо ее не слышит. Она выплескивала свою горечь, обиду, боль, облекая в слова терзавшие ее все эти дни мысли.
- Он лгал мне в лицо, а я … я начала верить. Я была рада… Как он мог! О, мой Феб, моя любовь, мое солнце, я думала о тебе плохо, а ты уже был мертв. Я предала тебя. О, лучше видеть тебя в объятиях другой, чем знать, что ты мертв, как это больно.
Из всего этого по движению ее губ понял лишь два слова - Феб и Фрол-ло.
- Феб? Фролло? - Квазимодо силился понять.
Эсмеральда вскочила, лицо ее пылало, как в лихорадке, она жестами ста-ла показывать убийство.
И Квазимодо понял. Все. Мысли его заметались. Он растерялся. Нельзя сказать, что он размышлял, скорее какие-то мучительные, не до конца осознан-ные процессы происходили в его голове. Квазимодо задрожал всем телом, за-стонал от внутренней боли и посмотрел на Эсмеральду так, что она замерла, и даже мысли о Фебе на мгновенье оставили ее.
Затем рот его раскрылся и с трудом, будто делал это впервые в жизни, Квазимодо произнес, вырывая каждое слово с кровью из своей плоти:
- Это сделал не он… я. – А затем замолчал так, будто это были последние слова в его жизни.
Эсмеральда тоже молчала. У нее уже не было сил на новый взрыв чувств. Внутри звенела пустота. Вся любовь ее и нежность умирали от боли утраты и предательства. Вся горечь и раскаяние были подарены Фебу. Всю ненависть к убийце возлюбленного она выплеснула на Фролло. Для Квазимодо не осталось ничего. Цыганка только тихо прошептала: «Уходи, я не хочу тебя больше ви-деть, никогда», - и отвернулась.
Квазимодо не нужно было слышать ее слова. Он понял их всем сердцем. Медленно повернулся и пошел, тяжело переставляя ноги. Он шел по коридору, слегка прикасаясь, будто лаская шершавые каменные стены, оглядывая вы-строившиеся статуи, словно старых приятелей. Поднялся по давно знакомой лестнице и оказался на крыше. Солнце стояло высоко и изливало ощущение те-пла на все, что было ему открыто. Горбатый звонарь встал на самом краю и за-мер, наслаждаясь скольжением солнечных лучей по своему изуродованному Богом лицу, ветром, жизнью.
Тем временем, Клод Фролло возвращался из магистратуры (блин, не знаю, как это назвать), где в очередной раз пытался спасти Квазимодо от пытки и виселицы. Люди привыкшие видеть архидьякона Собора Парижской Богомате-ри лишь мерно вышагивающим, с огромным достоинством, скрестив на груди руки, погруженным в сосредоточенные размышления, сегодня удивленно огла-дывались ему в след. Фролло почти бежал, двигая руками, как и всякий обыч-ный человек, старающийся самым быстрым образом попасть из одного места в другое при помощи лишь данных ему Богом конечностей. Взгляд его, обычно погруженный в себя, ощупывал лица прохожих, от чего те чувствовали себя не уютно, поеживались и крестились. Священника охватило тошнотворное пред-чувствие беды. Страх липкий и разъедающий как кислота, казалось, проникал из вне в каждую пору, делая руки и ноги тяжелее свинца. В голове билась лишь одна мысль – Эсмеральда. Но вот он достиг площади перед собором и вздохнул с облегчением. Девушка была цела и невредима, заламывая тонкие руки, она глядела куда-то вверх. Клод проследил за ее взглядом и похолодел. На самом краю крыши стоял Квазимодо. С этого расстояния невозможно было опреде-лить точно, на что он смотрит, но легкий поворот головы свидетельствовал о том, что его внимание приковано к той части площади, где стояла цыганка. По-явление святого отца осталось для Квазимодо незамеченным. Клод зная, что пытаться голосом привлечь его внимание бессмысленно, как всегда, презрев мнение черни, которая вот-вот могла стать свидетельницей несчастья, побежал к воротам Собора. Он взлетел на крыльцо, в несколько шагов преодолел рас-стояние до лестницы и, злясь на путающую в ногах сутану, взбежал по сту-пенькам. Выскочив на крышу, тяжело дыша, он на мгновенье остановился и, увидев Квазимодо, все также стоящим несколько успокоился. За все предыду-щие годы Фролло не мог вспомнить ни одного случая, когда спасенный и вы-ращенный им ребенок, а теперь и взрослый человек, не подчинился бы ему. Случившееся три дня назад в большей степени удивило Клода, нежели вызвало сомнения в его власти над звонарем. Выпрямившись и шагом привыкшего вла-ствовать человека, архидьякон направился к своему чаду, но тот лишь мельком взглянув на господина, снова вперил взор в нечто внизу. Он видел лишь ма-ленькую фигурку на площади. Эсмеральда. Еще несколько мгновений он смот-рел на нее с безумной тоской, а затем в позе его что-то неуловимо изменилось, и Фролло, который в миг лишился всей уверенности в своей власти над ним, закричал, по инерции требовательно и резко: «Квазимодо, не смей! - Не имело значения, что Квазимодо не слышит его, а, скорее всего, и не видит, - Квазимо-до, нет!». Он кинулся к горбатому великану, но было уже поздно. Тот даже не прыгнул, а лишь немного наклонился вперед. На мгновение тело его замерло в воздухе под таким углом, когда падение неизбежно, а затем душа собора отде-лилась от его каменной плоти. Фролло метнулся к краю, но успел лишь уви-деть, как летящее тело упало на площади у подножия Собора. Он услышал странный звон в ушах, будто не Квазимодо, а весь окружающий мир рушится, разбивается и течет.
Эсмеральда внизу не решалась ни подойти к телу Квазимодо, ни отвести взгляд от архидьякона. Он стоял на том же самом месте, где минуту назад зво-нарь и также смотрел вниз. Внутри у нее все оборвалось при мысли, что и он сейчас черной птицей слетит на площадь и погибнет. Но нет. Клод качнулся в сторону от края и, пошатываясь, пошел обратно. Как больной с бледным диким лицом он подошел к лежащему на камнях телу. Господь так жестоко скроил Квазимодо, что даже в смерти он не стал более уродливым, скорее наоборот. Словно скрюченное тело его расправилось, с лица исчезло озлобленно угрюмое выражение, и оно не казалось более таким страшным. Опустившись на колени, Клод закрыл Квазимодо его единственный глаз, задержав руку на его лице, к которому давно привык и не испытывал отвращения. «Зачем? – сдавленно вы-рвалось у него, - Зачем?». Вокруг стала собираться толпа. Архидьякон Жозас-ский, взяв себя в руки, выбрал среди стоявших двух крепких парней и приказал им внести тело звонаря в Собор. Мужчины явно не испытывали ни малейшего желания прикасаться к сатанинскому отродью, тем более мертвому, но не смог-ли не подчиниться. Кряхтя и охая, они подняли его, перетащили и, уложив на широкую скамью, ретировались, стараясь незаметно вытереть руки о засален-ные штаны.
Только тогда Клод сделал то, чего не мог уже столько времени. Он встал на колени и начал молиться. Не за свою душу, а за ту, что столь долго пребы-вала в искореженном теле, и которая теперь, расправив крылья, улетела на во-лю. За душу того, кто был зол на весь мир и не знал что такое прощенье, того, кто убил, убил дважды. За одного из тех немногих, кто действительно заслужи-вал рая. Он даже не замечал, что по его худому лицу текут слезы. Это увидела Эсмеральда. Она робко зашла и замерла в нерешительности, боясь прервать святого отца, но не в силах больше оставаться одной. Фролло открыл глаза и, увидев девушку, поднялся с колен.
- Что случилось? – голос его, срываясь от боли, звучал резче обычного. Лицо его было белым. Он попытался сложить дрожащие руки на груди в своей обыч-ной горделивой манере, но не смог и лишь тяжело опустился на скамью.
- Он… он убил Феба. – Эсмеральда замолчала, ожидая хоть какой-то реакции, но ее не последовало. – Он сам мне сказал об этом.
- Да, я знаю, и что из этого?
- Вы знали? Но почему же Вы молчали? Почему позволили думать…? – она плакала. В данный момент она не могла решить, что доставляет ей большую боль – смерть Феба, гибель Квазимодо на ее глазах или муки этого человека.
- Мир не много потерял со смертью этого негодяя. – Архидьякон говорил гру-бо, не пытаясь щадить ее чувства, - Да, он убил его, но что заставило его убить и себя? О чем вы говорили?
- Я сказала ему, что... – ее плач перешел в рыданья, каждое слово давалось ей с трудом. – ...Что я не хочу видеть его никогда больше… – она закрыла лицо руками – Э…это я…убийца.
- Ты глупая девочка. – голос его звучал устало.
- Прости, прости – Повторяла Эсмеральда, ломая руки, захлебываясь слезами, и даже не пытаясь понять к кому обращается, - прости… - почти кричала она.
- Ты мне это говоришь?
- Я не знаю,… прости… о, как мне теперь жить?
Ноги ее подогнулись, и она опустилась на пол. Постепенно рыдания ее прекратились, и она лишь всхлипывала в спасительном оцепенении.
- Я не хотела…
- Я знаю.
Они молча смотрели друг на друга.
- Все так странно получилось. Странно и страшно. Если бы можно было… - она замолчала, сама не зная, что в действительности хотела сказать.
- Уже ничего не вернуть.
Эсмеральда не отвечала.
- Нельзя ни вернуть, ни удержать тех, кто хочет уйти.
- Квазимодо не хотел уходить, он просто не мог больше остаться. Из-за меня. – Эсмеральда казалась внезапно повзрослевшей.
Но Клод Фролло в данный момент говорил не о Квазимодо. Слова «Я не-навижу Вас, я хочу, что бы Вы умерли» до сих пор стояли у него в ушах. Он попытался убедить себя, что они были обращены не к нему, а к убийце де Ша-топера, кем бы он ни был, и что, возможно, сейчас она считает иначе, но боль была настолько сильной, что заглушала все доводы разума. Тем не менее, он чувствовал радость оттого, что Эсмеральда узнала правду, и почти не стыдился этого. И если бы у него был выбор, – остаться ли убийцей в ее глазах, или от-вести от себя подозрения ценой жизни Квазимодо, как это произошло, он вы-брал бы второе, даже сейчас, узнав каково это – остаться без своего верного горбатого звонаря. Лишь бы получить хоть один шанс на нее. Он вспомнил слова Квазимодо, что он отдал бы за нее не только свою жизнь, но и жизнь его – Фролло. Какими они были разными, и какими схожими оказались их чувства. «Что в ней? - думал Клод, - что в этой девочке так сводит с ума, что можно все отдать за один лишь взгляд? Что за безумие она насылает, такое мучительное и такое сладостное, что хочется только одного – что бы оно никогда не кончится? Хочется отдать ей все, весь мир, и ее собственную свободу в том числе.»
- Если хочешь, можешь идти, ты свободна. – Он никогда прежде не мог и поду-мать, что скажет такое.
Эсмеральда словно растерялась.
- Вы отпускаете меня? – Странные чувства теснились у нее в груди: старая не-нависть и новое чувство вины, страх перед ним и потребность в его поддержке, один вид его лица одновременно пугал и притягивал. Казалось, все ее чувства теперь сосредоточились на нем, на нем одном из всех живущих. На миг ей по-казалось, что если она сейчас уйдет, то внутри у нее навсегда воцарится черная пустота. Но и свобода была так желанна. Цыганская душа в ней жаждала воли, ветра, звездного неба над головой, протяжных цыганских песен. Но что-то дер-жало ее и здесь. Эсмеральда не могла понять что это и почему. Как хочется свободы, но и плен желанен, или это будет не плен?…Она не могла сама ре-шиться. Самое сложное – сделать этот первый шаг. О, хоть бы он сделал его за нее, хоть бы он сказал «нет»!
- Да. – Фролло вглядывался в ее лицо, ища хоть малейшую тень того, что она хочет остаться.
Сердце Эсмеральды ухнуло вниз от облегчения и разочарования вместе. Она низко опустила голову, смутившись своих чувств, и стала дрожащими пальцами теребить край юбки. Сейчас она должна была ответить, но не знала что и молчала.
Фролло ждал, и чувства его метались от надежды к отчаянию. В один момент ему казалось, что он хочет, что бы она ушла и была счастлива, в другой же, наоборот, он желал хоть силой удержать ее возле себя.
Секунды текли медленно. Молчание длится уже вечность.
Надежда в душе Фролло стала пересиливать, ведь если бы она хотела сбежать от него, то не молчала бы так долго. Неужели… - он боялся даже по-думать об этом, что бы не вспугнуть. Только бы услышать от нее слова согла-сья, увидеть это в ее лице, что «да», она остается по доброй воле.
Фролло не мог больше ждать. Он не выдержал и спросил, почти убедив себя, что все будет хорошо:
- Ты хочешь уйти?
У Эсмеральды все похолодело внутри. Она не могла, не могла ответить на этот вопрос иначе как
- Да.
Клод сначала будто не услышал, но потом это короткое слово дошло до его сознания и захлестнуло волной такой боли, что он, боясь не выдержать, встал и ушел, не проронив ни слова.
Эсмеральда оставалась возле тела Квазимодо, а потом, почувствовав себя неловко в этих стенах, заспешила прочь. Она забежала в келью, где провела столько времени, позвала ждавшую ее Джали и скорее, боясь встретить Фрол-ло, посмотреть ему в лицо после всего что случилось, ушла из Собора Париж-ской Богоматери.
7.
Через несколько недель группа цыган покидала Париж. С ними была и Эсмеральда. Тоска ее быстро утихала. Юности скорое излечение. Вот она уже шла в привычной обстановке, и радость жизни переполняла ее, радость и наде-жда на счастье. Она мечтала о новых странах, о доме, о всем том хорошем, что еще будет у нее впереди. Козочка весело бежала рядом.
К вечеру первого же дня их пути, цыган нагнали вооруженные до зубов всадники. Они молча, не обращая внимания на крики женщин и жалкие попыт-ки практически безоружных перед ними мужчин защитить свое добро, пере-вернули все и нашли ребенка - крохотное беленькое существо, с золотистыми волосиками. Они благоговейно передали дитя человеку, который все это время стоял в стороне не участвуя в погроме, а затем вырезали всех.
Только через несколько дней местные жители свалили начавшие разла-гаться трупы в одну яму и закопали. Так Эсмеральда осталась всего лишь в не-скольких километрах от Парижа.
***
Квазимодо похоронили вне кладбищенской ограды, но Клод Фролло сам лично отслужил молебен и совершил другие привычные ритуалы, сопутствую-щие смерти, только колокола на этот раз молчали.
Архидьякон Собора Парижской Богоматери прежде и не подозревал, ка-кое болезненное ощущение одиночества пронзит его без молчаливого верного Квазимодо. А Эсмеральда…
Первое время Клоду удавалось убедить себя, что, отпустив ее, он посту-пил правильно. Он даже испытывал странное чувство гордости собой, но это продолжалось не долго. Потом его начало терзать мучительное сожаление о со-вершенной глупости. Он клял себя за то, что не схватил ее, не запер снова, не оставил в Соборе до тех пор, пока она не покорилась бы. Ночами он без сна ме-тался в своей келье, бессчетное количество раз вспоминал ощущение, как ее те-ло прижималось к нему, вспоминал ее первое утро в соборе, ее нежные бедра, и каждый раз воспаленный мозг рисовал ему картины того, что могло бы после-довать дальше – яркие сводящие с ума мечты. Он жаждал и проклинал ее. Ра-зузнавал обо всех цыганских таборах, приближающихся к Парижу. Ему уже ка-залось, что в тот последний день она все-таки не хотела уходить. Искаженная память рисовала ему ее лицо, в котором были доверие, симпатия и еще какое-то чувство, которому он даже в самом горячечном бреду не решился бы дать на-звание. Клод ждал, что вот-вот она вернется. Каждый раз, видя толпу народа, собравшуюся вокруг чего-либо, он с болезненно замирающим сердцем спешил туда, но всякий раз его настигало горькое разочарование. Это была не Эсме-ральда. Бывало на рассвете архидьякон стоял и подолгу не мог оторвать взгляд от площади, будто она могла в любое мгновение возникнуть из ниоткуда с раз-вевающейся юбкой, с бубном в руках, косами, взлетающими в танце.
Потом его стала преследовать мысль, что она где-то счастлива с другим, а его вспоминает с неприязнью и отвращением. Теперь Фролло боялся, что она вернется, и он увидит ее совсем другой, возможно с выводком ребятишек, цеп-ляющихся за ее цветастую юбку. Архидьякон задействовал все свое влияние для выдворения цыган из Парижа. Никогда ни прежде, ни в последствии этот народ не знал таких гонений в этом городе.
Потом ему стало все равно, сколько у нее детей. И он ждал, что в один прекрасный день он увидит ее хоть издали, хоть один раз, любую.
Потом он просто ждал. Чего – он и сам не отдавал себе отчета.
Клод Фролло умер через 13 лет после описываемых событий – в 1495 году.

* * *
Sevil
Ahjkkj@rambler.ru

Назад